Неточные совпадения
— Как
постарел? Il fait des passions. [Он имеет успех.] Я думаю,
графиня Лидия Ивановна ревнует его теперь к жене.
Разговор не умолкал ни на минуту, так что
старой княгине, всегда имевшей про запас, на случай неимения темы, два тяжелые орудия: классическое и реальное образование и общую воинскую повинность, не пришлось выдвигать их, а
графине Нордстон не пришлось подразнить Левина.
Старый дворецкий, ехавший с
графиней, явился в вагон доложить, что всё готово, и
графиня поднялась, чтоб итти.
Впрочем, ради дочери прощалось многое отцу, и мир у них держался до тех пор, покуда не приехали гостить к генералу родственницы,
графиня Болдырева и княжна Юзякина: одна — вдова, другая —
старая девка, обе фрейлины прежних времен, обе болтуньи, обе сплетницы, не весьма обворожительные любезностью своей, но, однако же, имевшие значительные связи в Петербурге, и перед которыми генерал немножко даже подличал.
Самгин снял шляпу, поправил очки, оглянулся: у окна, раскаленного солнцем, — широкий кожаный диван, пред ним, на полу, —
старая, истоптанная шкура белого медведя, в углу — шкаф для платья с зеркалом во всю величину двери; у стены — два кожаных кресла и маленький, круглый стол, а на нем
графин воды, стакан.
Захар принес
старую скатерть, постлал на половине стола, подле Обломова, потом осторожно, прикусив язык, принес прибор с
графином водки, положил хлеб и ушел.
Когда
графиня вернулась, они разговаривали как не только
старые, но исключительные друзья, одни понимавшие друг друга среди толпы, не понимавшей их.
Но когда
графиня ближе ознакомилась с моими нравственными качествами, то мне стали давать две тарелки с лучшими кусками, а
старого графа перевели на уху из окуней.
Он отворил, или, правильнее, вскрыл шкаф, вынул одну дверцу совсем и приставил ее к стенке, потому что шкаф с давних пор не имел ни петель, ни замка, — достал оттуда
старые сапоги, полголовы сахару, бутылку с нюхательным табаком,
графин с водкой и корку черного хлеба, потом изломанную кофейную мельницу, далее бритвенницу с куском мыла и с щеточкой в помадной банке,
старые подтяжки, оселок для перочинного ножа и еще несколько подобной дряни.
Княгиня перевела это по-французски своей
старой приятельнице,
графине Шуазёль, сидевшей подле грузинского князя.
Ратмиров приблизился к Литвинову и, поменявшись с ним обычными приветствиями, не сопровожденными, однако, обычною игривостью, представил его двум-трем дамам:
старой развалине, царице ос,
графине Лизе…
У двери белой кантины, [Кантина — погребок-закусочная.] спрятанной среди толстых лоз
старого виноградника, под тенью навеса из этих же лоз, переплетенных вьюнком и мелкой китайской розой, сидят у стола, за
графином вина, Винченцо, маляр, и Джиованни, слесарь.
Благодетельница эта была
старая девица,
графиня Антонида Петровна Хотетова, она доводилась Протозановым сродни, и бабушка ее знала и не любила.
Мало этого, говорят, будто
старый греховодник, прося снисхождения своему чудачеству, открыл
графине, что святитель Николай есть единственный его врач, а горящая пред иконою святого лампада единственная аптека.
Как и все
старые люди вообще,
графиня страдала бессонницею.
Графиня ***, конечно, не имела злой души; но была своенравна, как женщина, избалованная светом, скупа и погружена в холодный эгоизм, как и все
старые люди, отлюбившие в свой век и чуждые настоящему.
В спальню вбежали три
старые горничные, и
графиня, чуть живая, вошла и опустилась в вольтеровы кресла.
Конторщик согласился выйти, узнав, что его просит к себе
старая, расслабленная
графиня, которая не может ходить. Бабушка долго, гневно и громко упрекала его в мошенничестве и торговалась с ним смесью русского, французского и немецкого языков, причем я помогал переводу. Серьезный конторщик посматривал на нас обоих и молча мотал головой. Бабушку осматривал он даже с слишком пристальным любопытством, что уже было невежливо; наконец, он стал улыбаться.
Графиня сидела в больших креслах, придвинутых к столу, заставленному на одном конце серебряным чайным сервизом с шипевшим самоваром.
Старый буфетчик, важный, как разжиревший банкир, но с кошачьими приемами утонченного дипломата, тихо похаживал вокруг стола, поглядывая, все ли на нем в порядке. Два других лакея, похожих на членов английского парламента, вносили блюда, прикрытые серебряными крышками.
В кратких, даже мгновенных встречах с
старыми знакомыми, успел он всех вооружить против себя едкими репликами и сарказмами. Его уже живо затрагивают всякие пустяки — и он дает волю языку. Рассердил старуху Хлестову, дал невпопад несколько советов Горичеву, резко оборвал графиню-внучку и опять задел Молчалина.
«Мильон терзаний» и «горе!» — вот что он пожал за все, что успел посеять. До сих пор он был непобедим: ум его беспощадно поражал больные места врагов. Фамусов ничего не находит, как только зажать уши против его логики, и отстреливается общими местами
старой морали. Молчалин смолкает, княжны,
графини — пятятся прочь от него, обожженные крапивой его смеха, и прежний друг его, Софья, которую одну он щадит, лукавит, скользит и наносит ему главный удар втихомолку, объявив его под рукой, вскользь, сумасшедшим.
— Поверите ли, я так занят, — отвечал Горшенко, — вот завтра сам должен докладывать министру; — потом надобно ехать в комитет, работы тьма, не знаешь как отделаться; еще надобно писать статью в журнал, потом надобно обедать у князя N, всякий день где-нибудь на бале, вот хоть нынче у
графини Ф. Так и быть уж пожертвую этой зимой, а летом опять запрусь в свой кабинет, окружу себя бумагами и буду ездить только к
старым приятелям.
— Мы поехали, — начал он. —
Графиня сама села в первый класс, и детей и
старую гувернантку англичанку тоже там посадили, а две девки и я да буфетчик во втором сели. Буфетчик мне подал билет и говорит...
Несколько раз я выходил в сени смотреть на хозяина: среди раскисшего двора на припеке солнца Егор поставил вверх дном
старый гнилой ларь, похожий на гроб; хозяин, без шапки, садился посреди ларя, поднос закусок ставили справа от него,
графин — слева. Хозяйка осторожно присаживалась на край ларя, Егор стоял за спиною хозяина, поддерживая его под мышки и подпирая в поясницу коленями, а он, запрокинув назад все свое тело, долго смотрел в бледное, вымороженное небо.
1-й выездной лакей
графини. Старик
старого завета, с лакейской гордостью.
Свитка отсоветовал Хвалынцеву тотчас же перебираться на
старую квартиру. Он ему прямо, «как старший», указывал оставаться у
графини Маржецкой до того времени, пока не будет приискан надежный поручитель, так как, в противном случае, полиция могла бы придраться к экс-студенту и выслать его на родину в течение двух суток. В сущности же, Свитка делал это для того, чтобы вновь завербованный адепт еще более укрепился в своем решении, а кто же лучше
графини мог поспособствовать этому?
Перед благословенным образом покойной жены его тихо мерцала там лампадка, которую никогда не забывала зажечь на ночь
старая Максимовна, и свет этой лампадки слабо озарял предпостельный столик со свечой и
графином воды, кисейную занавеску, несколько книг на окошке, девическую кровать, застланную чистым, свежим бельем и тщательно, как всегда, приготовленную на ночь.
— А кто во дворе графа Гольдаугена вот этим самым хлыстом ударил по лицу
старого скрипача? Кто повалил его под ноги вот этой самой лошади? Мне назвали
графиню Гольдауген, а
графиня Гольдауген только одна?
— Здравствуйте,
старый Фриц и молодой Фриц! — обратилась
графиня к огороднику и его сыну. — Очень рада, что застаю вас здесь. Если мне когда-нибудь скажут, что вы плохо исполняете свои обязанности, я буду иметь основание не поверить.
Наших беллетристов мы успели поглотить если не всех, то многих, включая и
старых повествователей и самых тогда новых, от Нарежного и Полевого до Соллогуба, Гребенки, Буткова, Зинаиды Р-вой, Юрьевой (мать А.Ф.Кони), Вонлярлярского, Вельтмана,
графини Ростопчиной, Авдеева — тогда «путейского» офицера на службе в Нижнем.
Графиня Екатерина Васильевна Скавронская — молодая вдова, одна из красивейших женщин Петербурга того времени, была, как мы уже сказали,
старой знакомой графа Джулио Литта.
Болезнь
графини Олизар, приковавшая ее к постели, заставила сообразительного графа переменить диверсию и записаться страстным поклонником княжны Александры Яковлевны Баратовой. Он давно наметил эту жертву, указанную ему его сообщниками, но зоркий глаз
старой ревнивицы держал его в почтительном отдалении от княжны.
Графиня Екатерина Васильевна добросовестно исполняла свои обязанности друга и принимала горячее участие в делах ордена, представителем которого явился в Петербург ее
старый знакомец.
Домашние графа — его жена
графиня Мария Осиповна, далеко еще не
старая женщина, с величественной походкой и с надменно-суровым выражением правильного и до сих пор красивого лица, дочь-невеста Элеонора, или, как ее звали в семье уменьшительно, Лора, красивая, стройная девушка двадцати одного года, светлая шатенка, с холодным, подчас даже злобным взглядом зеленоватых глаз, с надменным, унаследованным от матери выражением правильного, как бы выточенного лица, и сын, молодой гвардеец, только что произведенный в офицеры, темный шатен, с умным, выразительным, дышащим свежестью молодости лицом, с выхоленными небольшими, мягкими, как пух, усиками, — знали о появлении в их семье маленькой иностранки лишь то немногое, что заблагорассудил сказать им глава семейства, всегда державший последнее в достодолжном страхе, а с летами ставший еще деспотичнее.
Степан же Васильев, с которым с одним среди графских слуг имела разговор молодая
графиня, из уважения к последней — он называл ее не иначе, как «небесным ангелом» не решался при ней произнести имя этой негодницы и, кроме того, считал, что с женитьбою граф покончил с «цыганкой», чему
старый слуга очень радовался.
Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о
графине Ростовой выводило из себя
старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе.
Это был
старый холостяк Шиншин, двоюродный брат
графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной.
Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор.
Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна-шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, чтó она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
— Что́ он
постарел, князь Василий? — спросила
графиня. — Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] — вспомнила
графиня с улыбкой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить
графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, чтò делалось позади его.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце.
Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше.
Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе
графини, всё это, как удар за ударом, падало на голову
старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою
старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Письма были от
старого графа, от
графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони, и, наконец, 6000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.
— В нынешнем веке не помнят
старых друзей, — говорила
графиня вслед за упоминанием о Борисе.
К обеду вернулась Марья Дмитриевна, молчаливая, серьезная, очевидно понесшая поражение у
старого князя. Она была еще слишком взволнована от происшедшего столкновения, чтобы быть в силах спокойно рассказать дело. На вопрос графа она отвечала, что всё хорошо и что она завтра расскажет. Узнав о посещении
графини Безуховой и приглашении на вечер, Марья Дмитриевна сказала...
— А папа
постарел? — спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с
графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница
графини, худая и желтая фрейлина
старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
Когда второй акт кончился,
графиня Безухова встала, повернулась к ложе Ростовых (грудь ее совершенно была обнажена), пальчиком в перчатке поманила к себе
старого графа, и не обращая внимания на вошедших к ней в ложу, начала любезно улыбаясь говорить с ним.
Хотя Пьеру, Наташе, Николаю,
графине Марье и Денисову многое нужно было переговорить такого, чтò не говорилось при
графине, не потому, чтобы что-нибудь скрывалось от нее, но потому, что она так отстала от многого, что, начав говорить про что-нибудь при ней, надо бы было отвечать на ее вопросы, некстати вставляемые, и повторять вновь уже несколько раз повторенное ей: рассказывать, что тот умер, тот женился, чего она не могла вновь запомнить; но они по обычаю сидели за чаем в гостиной у самовара и Пьер отвечал на вопросы
графини, ей самой ненужные и никого не интересующие, о том, что князь Василий
постарел и что
графиня Марья Алексеевна велела кланяться и помнить и т. д…
Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе
старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей
графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.